Одинокая птица над полем кружит.
Догоревшее солнце уходит с небес.
Если шкура сера и клыки что ножи,
Не чести меня волком, стремящимся в лес...
Лопоухий щенок любит вкус молка,
А не крови, бегущей из порваных жил.
Если вздыблена шерсть, если страшен оскал,
Распроси-ка сначала меня, как я жил.
Я в кромешной ночи, как в трясине, тонул
Забывая, каков над землей небосвод.
Там я собственной крови с избытком хлебнул -
До чужой лишь потом докатился черед...
Я сидел на цепи и в капкан попадал,
Но к ярму привыкать не хотел и не мог...
И ошейника нет, чтобы я не сломал,
И цепи, чтобы мой задержала рывок...
Не бывает на свете тропы без конца
И следов, что навеки ушли в темноту
И еще не бывает, чтоб я стервеца
Не настиг на тропе и не взял на лету.
Я бояться отвык голубого клинка
И стрелы с тетивы за четыре шага.
Я боюсь одного - умереть до прыжка,
Не услышав, как лопнет хребет у врага.
Вот бы где-нибудь в доме светил огонек,
Вот кто-нибудь ждал меня там, вдалеке...
Я бы спрятал клыки и улегся у ног.
Я бы нежно притронулся к детской щеке.
Я бы верно служил, и хранил, и берег,
Просто так, за любовь! - улыбнувшишсь мне...
Но не ждут и по-прежнему путь одинок,
И охота завыть, вскинув морду к луне...